Форум » Община Виссариона » мемуаристика » Ответить
мемуаристика
Дембель: - Lenhen, а как правильно писать "мимуаристика" или "мемуаристика"? - МЕмуариситка, - балда! проверочное слово -"memory" 22 мая 1994 года поезд №68 доставил нас в г. Абакан. На перроне нас встречал наш хороший знакомый Борис, который переехал в общину три месяца назад. Борис стал к этому времени старостой Курагинской общины. По дороге он рассказал нам о том, что здесь происходило. В ту весну переселение в общину приобрело массовый характер. Последователи стали активно заселять деревни и села Курагинского района. Люди, приехавшие сюда ранее, перебирались в таежные места. Поселок городского типа Курагино был своего рода перевалочной базой для мощного потока переселенцев. Ну вот наконец Курагино. Добираемся до Моторского общежития, которое было в то время арендовано общиной. Первого человека, с которым мне удалось пообщаться, звали Юрис. Юрис производил довольно приятное впечатление. Спокойный голос с мягким прибалтийским акцентом. Длинные волосы, умные глаза. Одет в темный хитон. Позднее я не раз с ним пересекался. Приехал сюда из Риги. Как он сам о себе рассказывал: «Раньше я был бандитом». Поверил в мессию, приехал жить в общину. Забегая вперед, скажу, что он не выдержал тернистого пути ученика мессии. Спустя несколько лет, Юрис стал периодически запивать. Когда он собрался окончательно уехать обратно в Ригу, то погиб при странных обстоятельствах. Но тогда небо было безоблачным и мир прекрасным. Смерти, психические расстройства, болезни, нищета и голод как массовое явление, были еще впереди. В начале пути глаза общинников светились радостью. По крайней мере, мне так казалось. Оставив семью в общежитии, на следующее утро еду в Минусинск к устроителю общины Сергею Чевалкову. Нужно было сориентироваться с местом жительства и родом занятия. У Сергея я познакомился с еще одним интересным человеком. Его звали Олег Глинский. В прошлом комсомольский работник, и в общине он проявил свои организаторские способности. В то время он фактически организовывал расселение людей. Был личным водителем Виссариона. Занимался он тогда снабжением. Денег на первых порах хватало, люди приезжали со средствами от продаж своих квартир в городах. Опять таки, забегая вперед, скажу, что Олег, спустя несколько лет покинул эти места, организовав какое-то производство в Новосибирске. Перед этим он похоронил в общине своего отца и родного брата. От Олега узнаю, что в таежную зону поселиться нельзя, пока туда не даст благословение Виссарион, который в то время был в поездке по Западной Европе. Но можно поселиться в селе Имисское, что на полпути между Курагино и Черемшанкой, ближайшей к озеру Тибер-Куль заселенной общинниками деревней, предполагаемому центру расселения. В местном колхозе как раз требовался электрик. В электричестве я разбирался хорошо, задерживаться в Имисском очень долго я не собирался, поэтому я согласился ехать в Имисское практически сразу. Пока я не присмотрел жилья, семья осталась жить в Курагино. Во время описываемых событий колхоз села Имисское выглядел достаточно крепко. Там велось строительство жилья для молодежи, строилась совместно с общиной столярка, вовремя ремонтировалась техника. Председатель колхоза был настроен к переселенцам довольно лояльно, в отличие от руководителей других соседних хозяйств, и охотно принимал виссарионовцев на работу. Так как местное население отнеслось к чужакам настороженно, то с жильем были большие проблемы. Основная часть прибывших жила в колхозном общежитии. Люди собрались там самые разные, с совершенно разным культурным уровнем. Состав был в основном рабоче-интеллигентским. С землей почти никто обращаться не умел, а земледелие, как предполагалось, в ближайшем будущем должно было стать основной статьей выживания. Поэтому к процессу обучения навыкам земледелия ребята подходили очень серьезно. Работами руководил дипломированный агроном. Сеяли очень много и очень тщательно. С самого начала существования общины, любому событию, даже самому незначительному, придавался чуть ли не религиозно-мистический смысл. А лето в том году стояло очень жаркое. Жара стояла под сорок. За месяц – ни одного дождика. Местные жители, среди которых было немало набожных людей, смотрели на переселенцев из-за этого с подозрением. Наверное они думали, что мы в этом виноваты. Кстати, как объяснил на проповеди Виссарион, в то лето на Землю оказались пролитыми чуть ли не все чаши гнева (их всего семь), описанные в апокалипсисе. В том числе и четвертая чаша – чаша солнечного жара. Несколько лет спустя, наверное сообразив, что оставшихся чаш ему не хватит, чтобы держать в напряжении общину, Виссарион объявил, что откровение Иоанна Богослова это всего лишь контактная информация, и что верить ей нельзя. Но тогда, в 1994-м, он активно использовал терминологию апокалипсиса в своих проповедях. Свои проповеди Виссарион организовывал в Курагино каждую неделю, и на них съезжались почти все последователи из деревень. Председатель Имисского колхоза даже выделил на эти цели колхозный автобус. Проповеди проходил в Курагинском доме культуры. Народу на них собиралось очень много. Почему-то, к середине проповеди очень многие засыпали. Как объяснил сам Виссарион, это ничего, это нормально. Все что нужно каждый все равно получит. Так или иначе, начались мои трудовые будни колхозника. Работа была нескучная, часто приходилось ездить по живописным окрестностям села. Природа была очень красивая. Сопки, покрытые деревьями и лугами, горная река Кизыр с кристально прозрачной водой. Вода холодная до ломоты в суставах. Вокруг просторы - на сколько хватает глаз. Работать мне довелось с интересными людьми. Старший – Саша, относился к моему учению уважительно. Часто расспрашивал, что да как. Знал очень много лекарственных трав. Длительное время не ел мяса. Его старший брат, работал на полставки, так как был инвалидом. Инвалидность он получил после того, как с поехавшей после прочтения книг по агни-йоге крышей бегал зимой в мороз по деревне босиком и отморозил себе ноги. После этого отказался от всех «сатанинских» учений и стал христианином - пятидесятником. К «сатанинским» он относил и учение Виссариона. С ним у меня часто происходили дискуссии. Он, по его собственному признанию, нарушал предостережение, данное своим ученикам апостолом Павлом: «С еретиками после первого и второго раза не заговаривайте». Относился он, правда, ко мне вполне дружелюбно. Итак, я трудоустроился. Теперь нужно было позаботиться о том, где жить моей семье. Местные жители, как я уже сказал, продавали жилье неохотно. Да и была дана установка: самим жилье не искать, так как это могло быстро поднять цены на дома. Собственно, я не собирался задерживаться в Имисском очень долго. Мне очень хотелось поселиться в какой-нибудь таежной деревне в районе озера Тибер-Куль. О том, что у меня беременная жена, что нужно как-то обустраивать быт, готовиться к рождению ребенка, думать не хотелось. Все мысли и устремления были поглощены общинными интересами. Вот- вот начнется что-то важное, судьбоносное для всего человечества. В этом нужно непременно активно поучаствовать. Как пока не ясно, но нужно держаться поближе к тайге. А семья.… Ну, тут, как ни будь, со временем устроится. В конце концов, я же сюда приехал не свои материальные проблемы решать. Психологические проблемы членов моей семьи меня в то время практически не волновали, этому я почти не уделял внимание. Почему это происходило со мной и с другими людьми – вопрос особый. Для того чтобы на него ответить, необходимо хотя бы коротко коснутся сути учения. В своем учении Виссарион разделил понятие творца материальной вселенной, который создал все сущее в мире материи, и Отца Небесного - творца духовной ткани, из которой состоят души людей. Истинная суть человека – в его душе. Но человеческое сознание находится под влиянием материальных законов, так как человек живет в плотном теле. В отличие от человеческого тела его душа бессмертна. Одна и та же душа может вселяться в разные тела множество раз. В течение этих воплощений накапливается ее духовный опыт. Душа либо очищается и приближается к уровню святости, либо загрязняется и постепенно становится неспособной к развитию. Такие души попадают в так называемый ад – особый энергетический слой, находящийся вблизи поверхности Земли. Как поступить в той или иной жизненной ситуации зависит от воли и сознания человека. Душа развивается только во время ее воплощения в теле. Человек обладает свободой выбора. Как правило, для того, чтобы происходило духовное развитие, необходимо отказаться от материальных приобретений. Все что привязывает человека к материальным ценностям вредно. Привязка к родственным связям – то же. Ведь все души – дети одного родителя, Отца Небесного. Нужно учиться чужих людей чувствовать как близких, заботиться о них, как о близких. Тогда на Земле возникнет единая семья истинных чад Бога. Человек призван отдавать труд своих рук, не требуя взамен ничего. Все, что ему нужно для жизни, он получит сам собой. Если не получит, значит ему это не нужно. Очень важно, что бы человек трудился бескорыстно. Тогда он сможет вложить в свои изделия часть своей души. Это как раз и составляет истинную ценность его изделий, а не их потребительские качества. Так что в общине навязывается культ ручного труда. Интеллектуальный труд низводится до уровня пережитка прошлого. В первые годы активно внедрялась в сознание людей идея о том, что человеку не нужна медицинская помощь. Квалифицированный врач-терапевт по имени Андрей, с которым я познакомился в июне 1994 года, был уверен, что медицина уже не нужна, и ему придется на кого-нибудь переучиваться. (Правда, несколько позже он стал заведовать общинным медицинским центров в Петропавловке). После приезда в общину я, как и многие другие, бросился буквально воплощать в жизнь основные положения учения. Чужим людям нужно уделять не меньше внимания, чем своей семье. О материальном благополучии заботиться не нужно. Все что нужно (жилье, материальный достаток), получится само собой. Любая забота о ближних, либо о своем материальном благополучии, есть проявление духовной незрелости. К тому же просматривалась аналогия с возникновением первых христианских общин, во времена апостолов. Тогда христиане приходили в общины и сдавали все свое имущество. Мысли о поиске каких-то материальных выгод для себя практически ни у кого даже не возникало. Обратная сторона этого явления – потребительское отношение к окружающим со стороны тех людей, кто приехал в общину, ничего не имея. Материальные средства тратились налево и на право. Да и чего их жалеть, если скоро наступят катаклизмы, переход в четвертое измерение и обр6етение жизни вечной уже в этом теле. Лично я сдал в общину несколько тысяч американских долларов, и я знаю людей, которые сдавали намного больше. Первые годы формирования общины в материальном отношении были довольно беззаботными. Людей ехало много, средств хватало на все общинные проекты, о далеком будущем особо никто не загадывал. Общее эмоциональное состояние в 1994 году – торжественное ожидание каких-то суровых и важных событий, которые должны вот-вот начаться. Виссарион в своих проповедях умело подогревал эти ожидания. А если учесть, что в общине к этому времени собрались уже более двух тысяч последователей, и все они находились примерно в таком же эмоциональном состоянии, как и я, то поведение человека, приехавшего сюда добровольно, и старательно следовавшего всем предписаниям, было фактически запрограммировано. Потом, несколько лет позже, когда во мне уже поселился небольшой скепсис, я наблюдал такое же состояние у других как бы со стороны. Понять логику их поведения я мог, только вспоминая себя образца 1994 года. Итак, я договорился с одной семьей последователей о том, чтобы нас приняли на постой. В описываемое время, в общине огромное внимание уделялось правильному питанию. Правильно питаться было практически то же, что быть духовно развитым. В общине было принято строгое вегетарианство – веганство. Кроме того, регулярно были посты, во время которых многие питались только лепешками и водой. И вот однажды, на четвертый день такого поста, мне пришлось ворочать и шкурить бревна. Поработав натощак таким образом половину рабочего дня, иду на обед и чувствую, все, сейчас упаду от слабости. А внутри радостное состояние, в висках стучит : «Все силы отдал за веру!» В это же самое время я познакомился с Николаем, который был в то время ответственным за освоение таежной зоны. Он отметил мои навыки выживания в экстремальных условиях и предложил поучаствовать в освоении таежной зоны вокруг Тибер-Куля. Было это так. Николай, глядя прямо мне в глаза, спросил меня: - А ты не хотел бы, стать председателем колхоза? - Нет, ведь я ничего не смыслю в сельском хозяйстве. - Это не страшно, ведь во время коллективизации были двадцатипятитысячники! - Нет, Коля, сейчас времена другие. - Ну тогда, может быть, ты станешь директором кирпичного заводика? - Нет, я не хочу. - Ну тогда я понял. Ты будешь пробивать в тайге дорогу на Тибер-Куль! У меня даже дыхание перехватило. - Да, этим бы я с удовольствием занялся. - Решено! Этот вопрос должен был решиться с возвращением в общину Виссариона В августе я попал на встречу с ним, где должен был решиться вопрос о переселении нашей семьи в таежную зону. Неожиданно для меня Виссарион переселиться туда не разрешил, и предложил попробовать найти жилье в соседнем Каратузском районе. Такой поворот событий меня обескуражил. Но воля учителя – закон, и я оправился в поездку по селам Каратузского района в поисках подходящего жилья.
Lenhen: ******************* Мы приехали в Курагино, где нас встретил Борис Митрофанов. Дембеля сразу отправили в село Имисское, где для него «выложилась» работа электрика в колхозе. А я с детьми поселилась в малосемейной двушке, ожидая пока он для нас найдет жилье. Две недели в Курагино были еще сносными, поскольку я жила сама по себе и никаких общинных заморочек еще не видела. Единственное неудобство было в том, что мы жили раздельно. Переехали в Имисское в начале июня и поселились в очень интересной семье. Во мне в то время был некоторый комплекс неполноценности из-за моего неверия, мне казалось, что те, кто поехал сюда, дозрели до радикальных перемен в себе, что они все лучше меня и чище меня; еще мне казалось, что вера предполагает какой-то больший нравственный спрос с самого себя, преображает человека, заставляет его быть очень критичным по отношению, в первую очередь, к самому себе. То, что я увидела в первые мгновения в общинном доме, поколебало мой комплекс неполноценности и утвердило меня в скепсисе. Общинный дом в Имисском представлял собою летнее общежитие, в котором располагались общинники и две семьи из Армении. В тот момент, когда я заходила в общежитие, Маша, немолодая, очень добрая армянка, угостила блинчиком малыша лет двух. Его мамаша орлицей взвилась с дивана и выхватила блин из рук ребенка, судорожно разломила его и поднесла к носу, понюхать. При этом мамаша дико блажила: «У ребенка уже плоть меняется, ему уже нельзя такую пищу есть…» Маша робко оправдывалась, мол, на молоке они только, а яйца она туда не клала. Муж Маши, строгого вида армянин, зашел в комнату и отчитал заполошенную мамашу: «Что ты все нюхаешь!? Ты что, думаешь, мой жена руки не помыл, да?!» - в это мгновение мне стало стыдно, что я вообще каким-то образом принадлежу ко всей этой общинной компании. Но это были только цветочки, ягодки были впереди. «Ягодкой» оказался хозяин дома, куда нас поселили. Написать обо всем, что происходило трудно. Жизнь утратила цельность, и процессы, происходившие во мне, распались на несколько составляющих. Внешне вся жизнь свелась к уживанию с хозяином. Это был человек неприятной внешности, хотя имел правильные черты лица. Он был как-то черен, что ли. При взгляде на него в голову приходило одно слово – абрек. Злой, вспыльчивый, не любящий никого, кроме себя, он считал себя наместником Бога на земле и самым умным человеком в Сибири и на Дальнем Востоке. Уж и не знаю, откуда у него взялась такая «скромность» при оценке своих умственных способностей. Его раздражало буквально все: не там лежащие тапочки, неуместно заплакавший ребенок (а дети плачут всегда неуместно), не так приготовленный обед. Мой маленький сын, которому тогда еще не было двух лет, так боялся его, что постоянно поносил. И хозяин непрерывно ругал меня за то, что мой малыш опять не там нагадил. Вечерами этот тип садился за стол и рассуждал о жизни: «Я мяса не жру, а остальные жрут. Придет время и от мяса у всех начнутся язвы и гнить они будут, валяться и гнить. А мне ничего не будет, я буду идти по ним и наслаждаться. А все потому, что я мяса не жру.» - или : « Я вот все думаю: как бы это так научиться мяса не жрать и оставаться …до-о-брым», - при этом лицо его теплело и глаза становились мечтательными. Потом у него менялось настроение и его агрессия направлялась на нас : «Как я ненавижу вас, интеллигентов, вы все молчите, а в душе такие гадости обо мне думаете. А я все сразу говорю. Я и людей–то в дом пускаю, чтобы развиваться духовно. Я их не люблю. А надо любить». Иногда он мне говорил: «Да, я – злой. А ты люби меня. Я твое испытание». Как-то меня сорвало и я наговорила, всего, что он хотел услышать от интеллигентов и в довершение тирады, добавила: «Я тоже злая. И ты люби меня. Это я – твое испытание!». После этого он аж сплюнул : «Тьфу! Как с мужиком поговорил!» . Хозяйка дома держалась отстраненно. Она боялась ругаться со своим абреком. Дочь свою она отправила к родителям, потому что этот дикарь ее бил. Скучала, видимо, по дочери, потому что очень привязалась к моей Наташе. С первых дней на меня легли обязанности по приготовлению пищи. И вот я, с 90-го года кормившая свою семью в основном вегетарианской пищей, вдруг начинаю чувствовать, что ничего-то я в вегетарианстве не понимаю. Хлеб оказывается надо делать без дрожжей и без соды, а просто мешать муку с водой и всю эту залипуху печь в духовке. Поджарки в супы нельзя делать, поскольку там сплошные канцерогены. Кабачки нельзя жарить по той же причине. В вареньи сплошь – дохлые витамины. Все надо есть в основном сырым. Желательно не тереть на терке, чтобы не разрушить астрал овоща. Однажды я по-привычке натерла вареной свеклы, приправила солью и чесноком и… получила выговор от Дембеля. Наш друг, оказавшийся за столом, заметил смиренно: «ну вот, придется есть свеклу с порушенным астралом…» Питание у виссарионовцев осуществлялось два раза в день, было три постных дня – понедельник, среда и пятница, в которые можно было пить воду, чай, есть ягоды и лепешки. Но количество постной пищи не оговаривалось, и потому народ объедался этими лепешками до спазмов в желудке. На одном из семейных советов мы проголосовали за то, чтобы считать помидоры ягодой и постановили, что их можно есть в постные дни. Поскольку я ждала ребенка, то мне были дозволены некоторые послабления в еде. Мне можно было есть дрожжевой хлеб, пить молоко. Во время еды никого в дом не пускали. Зажигалась свеча и мужчина благословлял пищу, наворачивая руками пассы над столом. Ели молча, смех и разговоры не допускались. Это была одна, бытовая сторона жизни. Вторая часть жизни заключалась в восприятии и понимании идеологии. Мне практически все не нравилось, и я не скрывала ни от кого, что по собственной воле я бы сюда никогда не поехала. Я приехала с мужем. Но играла по правилам верующих, поскольку не хотела оказаться на улице. А Дембеля настраивали так, что жилье для семьи искать не надо, что положено – само «выложится» (это словечко было тогда в особой моде у верующих). Каждую неделю по воскресениям мы выезжали в Курагино на проповеди, где рефреном звучала зомбирующая установка: «Вы все сюда приехали отдавать без меры, не спрашивая ничего взамен». Иногда Тороп рассказывал целые куски из Евангелия и долго разжевывал свое понимание этих кусков. Я сидела на этих проповедях и не понимала: чего же он такого сказал, что большинство людей испытывают такой восторг, иногда аж до истерики. Накачка на отдачу шла со всех сторон. Еще в первый день нас вез на машине некто Глинский Олег и настраивал мужа не покупать жилья, а строится самому. Я сидела и думала: «Ага, а где я жить буду, куда я третьего рожать буду? Сколько лет мне ждать этого построенного дома, если Дембель будет делать в первую очередь то, что необходимо общине?». Под давлением всех накачек со стороны Торопа и последователей, супруг, без моего ведома, подарил старосте Гуляевки три тысячи долларов США. Каждый день в режиме дня последователей обязательно было чтение последнего завета, молитвы, слушанье проповедей. Я не могла этим заниматься спокойно. Мне виделось лицо Торопа и я мысленно ему повторяла: «Никакой ты не Христос! Я хочу, чтобы тебя не было в моей жизни!» и все время мысленно спорила с ним. Я уходила на берег реки и часами просиживала там, пытаясь привести свое состояние в порядок. Третья сторона жизни, личная семейная жизнь – просто свелась на нет. Дембель в семь утра уходил на работу, приходил обедать, а после работы уходил в общежитие, на общинные мероприятия. Приходил около одиннадцати вечера и ложился спать. Со мною он почти не общался, на детей внимания не обращал, домашних дел никаких не делал. Он был практически чужим. Все проблемы общения с хозяином легли на меня и детей, нервы это трепало изрядно. Мне так хотелось нормальной жизни. Личная жизнь вообще не складывалась. Муж обвинял меня в темном влиянии, если я говорила ему, что тот или иной человек мне не нравится, что кому-то я не доверяю. Однажды в Имисское приехала женщина, с которой Дембель был знаком с апреля. Он при мне взял ее за руку и потерся щекой о ее волосы. Я такой нежности от него давно не видела и расплакалась навзрыд. Он отчитал меня как школьницу за то, что я так некстати испортила ему настроение, за то, что я не могу сдержать свою собственническую ревность и еще за многое другое. Достучаться до живого человека, которым был мой муж когда-то, было практически невозможно. В июле приехала моя подруга на недельку, и я поехала с нею в Новосибирск. В Новосибирске я была дней десять. Мама моя заняла очень жесткую позицию: «Вы выбрали эту жизнь, вы и живите». Свекровь не понимала, что с нами произошло, и винила во всем меня. Я еще перед отъездом оказалась в ситуации между двух огней. Возвращаться в Имисское не хотелось. Мне приснился сон где–то в тот период: Мы грузили контейнер в с вещами, почему-то от моей мамы. Вдруг я говорю: - так, все вещи вытаскивайте. Я никуда не поеду. Мама начала меня увещевать, что, мол и деньги заплачены, и машина приехала.… А я расплакалась и закричала: - Тебе деньги жалко, а мне там жить! Я вернулась в деревню, дело шло к августу. Кто-то из верующих сказал Дембелю, что про семью забывать нельзя. Что у него есть беременная жена и дети, и это – главное. К нему приезжал Чевалков и открыто спрашивал: «Нужны ли такие испытания его детям и семье?» Что-то поменялось. Он занялся поисками жилья. В этот же период он побывал на приеме у Торопа, тот не благословил мужа на передовые позиции в Гуляевке, Жаровске и Черемшанке, а Дембель только там себя и видел, поскольку собирался делать духовную карьеру. Еще в Новосибирске, когда он вернулся в апреле, я от него услышала: «Вот увидишь, через месяц я буду вхож в дом Виссариона!» и тут я впервые ему ответила очень резко: «Ба! Да ты карьеру собрался там делать что ли?». В передовой отряд строителей светлого будущего он не попал, зато получил благословление в Каратузский район, и отправился туда искать жилье. * * * Стоит отдельно рассказать об общине того времени. Учение претендовало на универсальность и пыталось объединить все существовавшие на тот момент религиозные доктрины, поэтому представляло собой наспех состряпанное месиво из христианских, буддистских, а чаще – языческих и оккультных взглядов. Какой-то стройности и цельности в учении не было. Противоречия были хорошо видны и сами последователи прекрасно знали слабые места своего учения. Когда кто-то по неосторожности или недомыслию пытался разрешить для себя какие-то противоречия, ему задавался вопрос: «Ты что, под Виссариона копаешь?» - значит, знали, где копать? А среди последователей того периода бытовали своего рода игрушки по воспоминаниям своих прошлых воплощений. В одной деревне могло ходить по три апостола Павла, по два-три Петра, кто-то мнил себя Пилатом, Таня Алыцкая была женой Понтия Пилата, Плесин – Иоанном Богословом, кто-то даже Берлиозом из Булгаковского романа «Мастер и Маргарита» и меня уверяли, что Виссарион это «воспоминание» подтвердил. Встречалось там немало людей творческих и интересных. Были люди, которые обрастали мифами, при этом, как позже выяснялось, мифы эти они же и создавали. Меня крутило изрядно, люди приходили к нам толпами, мы достаточно интенсивно общались, меньше всего мне хотелось думать и говорить о грядущих катастрофах. Мне вообще не нравилась идея радости, которую мы должны испытывать ежедневно, при этом зная, что все живое обречено на гибель. Как можно жить и радоваться, зная, что все, кто тебе дорог, кого ты любишь, погибнут, а ты только своим географическим перемещением вроде как обеспечил себе спасение? Вообще, глядя на публику, очень разношерстную, у меня в голове вертелся один вопрос: «И вот это – передовое человечество? Да не хочу я жить среди такого человечества! Я с тоски среди них помру!» Последователи делились приблизительно на две категории: первая категория – фанатики, слишком всерьез себя воспринимавшие, очень суровые, загруженные и властно подавляющие других; вторая категория – люди хиповского склада, кому в кайф была вся эта тусовка. Кто-то из второй категории попал в первую, кто-то уехал и со временем и первые стали составлять большинство. Все время у меня в голове держался некий образ себя: вот, все дружно, с важными лицами, идут на вершину высокой горы. Природа вокруг становится все суровее, серее, а я плетусь где-то в хвосте и мне все время хочется сбегать вниз, в деревню, поплясать там с людьми, повеселиться, пива попить, а потом как-нибудь, при случае – догнать уходящих.
tapa07: Жду продолжения... Вспоминаю своих друзей,как там они проживают свою жизнь????? Вот и их мама умерла там....Я не могу свыкнуться с мыслью,что люди действительно принимают торопа за Христа...
GROM2: Да, как это все похоже на то, что я увидел в Имиссе в 1999 году...! Да почти ничего и не менялось, так, частности... Тогда еще Единые Семьи пошли! Снова нахлынули воспоминания... Иногда смотрю свои фотографии, вспоминаю все, качаю головой и думаю, может быть это все мне приснилось?! Прошло уже почти 7 лет!
namlos: Классно, ребята, пишите еще! Как будто добавляются недостающие кусочки мозаики, я приехала "в Сибирь навсегда" в 2001 и о раннем периоде практически ничего не знаю.
Дембель: GROM2 пишет: Да, как это все похоже на то, что я увидел в Имиссе в 1999 году...! Да почти ничего и не менялось, так, частности... Тогда еще Единые Семьи пошли! В 1994-м не нужно было еще создавать Единые семьи, накала страстей и без этого хватало. Движение по созданию ЕС началось в октябре 1998-го, когда изначально данный толчок начал выдыхаться... Логично предположить, что скоро Вс понадобиться создавать что-то вроде Единой семьи особого назначения, для того чтобы дать очередной толчок развития общины.
nadishana: Дембель пишет: Логично предположить, что скоро Вс понадобиться создавать что-то вроде Единой семьи особого назначения, для того чтобы дать очередной толчок развития общины. По моим ощущениям в где-то в 2004 году ВсХс резко ослабил хватку и перестал держать ЗО в ежовых рукавицах. Эгрегор общины фактически распался. Сейчас что-то происходит в Петропавловке и может быть на Горе (?). Все остальные либо в личной прострации, либо продолжают по инерции исполнять Истину, хотя импульсов от Центрального Комитета уже не поступает. О причинах такого поведения ВсХс можно только догадываться.
carlos7@mail.ru: nadishana пишет: По моим ощущениям в где-то в 2004 году ВсХс резко ослабил хватку и перестал держать ЗО в ежовых рукавицах. Мне кажется, что в это время ВХ впал в депрессию от того, что его планы не сбываются, и что он не стал властелином мира, как планировал вначале. И он начал сильно выпивать, что хорошо видно по его опухшей физиономии на фото последних лет. Поэтому и ослабил хватку.
Дембель: Во время последнего при мне приезда в Качульку священника Чевалкова осенью 2005-го года, тот упомянул, что возможно он уже не будет ездить по дальним деревням.
Ganesha: Мне всегда было интересно слушать рассказы людей, приехавших в общину в 92-93 годах. Тогда ещё не было посредников между ними и Виссарионом. Общинников было немного и они имели возможность напрямую общаться с ВХ. Некоторые бегали к нему на приём каждый день и их информацию я считал заслуживающей доверия. Среди прочего ходила такая информация. Как известно, должен был наступить конец света, но Виссарион дал уточнение, что Земля начнёт очищатся из своего сердца, т.е. из минусинской котловины. И когда весной 1994 года, после месяца эйфории я стал задавать себе вопрос "А что дальше ?", верные друзья весело, с оптимизмом утешали: "Не волнуйся ни о чём, через года 1,5 здесь все местные вымрут и тогда тут всё останется пустым, бери что хошь, живи хоть в 10 домах". Пустячок, а приятно. Классический рассказ образца 1993 года. Приезжает в одну из деревень Земли Обетованной первый виссарионовец (или паломник, везде звали по разному). С хозяйским видом обходит деревню, осматривает дома. Местные жители уже слышали о виссарионовцах, но видят впервые. Он подходит, здоровается. Заходит разговор. Виссарионовец и говорит: "Через полтора года здесь будут жить одни верующие" (в Виссариона). "А мы как?"- спрашивают местные жители. "А-а-а..." - машет рукой виссарионовец, "всё равно вы через год все вымрете..."
Lenhen: Запомнился день переезда в Качульку. Погрузили вещи, и Алексей отправился первым. Вторая машина нас с Таней Фау везла в Качульку. Ребятишки ехали спокойно, не баловались. И Таня заметила вслух: - Видно мама спокойная, и дети – такие же. – внутри меня раздался гомерический хохот. «Ага, - думала я, - расскажи кто сейчас моим друзьям новый анекдот, что Лена – спокойная! Во, порезвились бы!» По дороге я пыталась представить дом, о котором говорил Алексей: двухэтажный, купеческий ( ну, особняк – не меньше!), вид на реку – просто сказка! Приехали. Увидели… Н-н –да… Двухэтажный – правда. Первый этаж по окна врос в землю. Забор полузаваленый. Весь двор зарос сорняком и посреди этого сорняка краснели фитофторные помидорки. Ага !– это огород! Ворота во двор были высокие, на прогнивших столбах, а за воротами оставалось всего метров десять до обрыва. Детей гулять за ворота было страшно отпускать. Мне вспомнился сон перед отъездом в Курагино из Новосибирска. Вообще сны – это отдельная тема, но этот сон я расскажу здесь: * * * Мне снилось, что я приехала в Курагино. Станция, которую я видела во сне, очень походила на станцию Чик Новосибирской области, где мы студентами выгружались на картофельные сборы. Вот, стою я на этой станции, автобус уже ушел. И я решилась пойти пешком. Иду, почему-то осенние поля и свинцовое небо. Я понимаю, что мне нужно успеть. До чего успеть – не понимаю. Но нужно. Вдруг прихожу на какую-то поляну. Там стоит дом, и много-много народу во дворе собралось. Все чего-то ждут. За домом оказалось большое дерево, на нем – умывальник. И все ходят в исподнем – белые рубахи и подштанники у мужчин, и белые рубахи до пят у женщин. Вдруг кто-то крикнул: началось! И все зашли в дом. Вот весь народ, который бродил перед домом, вошел в него, и меня поразило, что весь дом – это сплошные нары, высотою на уровне окон. Мы все легли на нары. И начался ветер. Он набирал силу, и нас придавливало к нарам, как при перегрузках. Я смотрела в окно и видела, как мимо дома, сильным ветром несло людей в исподнем к обрыву. Их сносило прямо с обрыва, а нас все сильнее придавливало к нарам. А потом вдруг все затихло. Люди стали выходить, поздравлять друг друга, улыбаться…Я встретила свою подругу, мы пошли с нею за дерево, на котором висел умывальник. Сели, вздохнули и… закурили. - Финальная часть сна меня воодушевила. Жизнь продолжалась. * * * Мы переехали в село в конце августа и в этот же день в село въехали жители общинного дома, формальным собственником которого стал Алексей. Переезд сразу поставил ряд проблем: ремонт, топливо, овощи на зиму. Ремонтом занималась я. Нам здорово помогла одна семья, которая приехала в Качульку первой, недели за три до нас. Я фактически была на сносях, шел девятый месяц беременности, и ремонт мне давался с огромным трудом, но перспектива своего дома грела душу и придавала сил. Мне помогали люди из общинного дома, Алексей как всегда где-то делал какие-то свои важные дела. Чем он занимался конкретно, я не знала. Дом наш был двухэтажный и на первом этаже раньше держали свиней, помимо ремонта на втором, жилом этаже, мы сделали ремонт и на первом, и сделали первый этаж жилым. Алексей планировал привезти к нам на постоянное место жительства Люду Мишину, нашу общую знакомую. Староста общины начал вмешиваться в дела нашей семьи и протестовал против самовольного заселения нашего дома нашими знакомыми. Тогда я очень резко обозначила границы: мой дом и все, что в моем дворе - мое, захочу – за деньги сдавать буду и никого даже спрашивать не буду. После этого староста впервые назвал меня неверующей. А мне было как-то все равно. Валеру Тарасова я с трудом переносила, похоже, взаимно. Его аж трясти начинало, когда я появлялась. Дело в том, что главной чертой старосты была жажда власти любой ценой, и он не гнушался ничем: ни враньем, ни откровенным диктатом, ни даже воровством. Самое странное, что люди его слушались, а я не попадала под его давление и могла отшить, этим видимо и раздражала, более того, я постоянно говорила мужу о том, что староста – человек плохой, нечестный, за что получала от мужа высказывания типа: «Фу, какая грязь из тебя лезет!». Прошло время, и к нам приехала Люда, которую мы собирались поселить у себя. К счастью ее планы изменились, и от приглашения пожить у нас она отказалась. Ее реакция на старосту была сходна с моей, и Алексей совершенно спокойно выслушивал ее оценки старосты, а меня терзал вопрос: «Почему ей можно говорить столь резкие вещи и ничего, а я, выражаясь более осторожно, получаю такие обвинения – то в грязи, то в действии тьмы?» Я видела, насколько Алексей ко мне несправедлив, он стеснялся меня, как лягушенки в коробченке, а между тем, меня многие любили и тянулись ко мне. И почему Алексей вел себя так, как будто во мне нет никаких достоинств, я не понимала. В октябре родился второй сын, рассказывать о том, как я его рожала, не буду, одно скажу: Алексей хотел, чтобы я рожала дома и это чуть не кончилось трагедией. Я настояла на отправлении меня в роддом. Малыш закоротил меня от проблем общины, и давал законное право не ходить на тусовки. Я понимала, что Алексей к нам кого-нибудь обязательно подселит, и сама решила подыскать людей, с которыми, по крайней мере, можно будет ужиться. В ноябре к нам заселились ребята из Питера, которых я сама пригласила. А чуть попозже Алексей пришел ко мне «посоветоваться» насчет времянки, поскольку он туда пригласил пожить очень неоднозначного человека. «Посоветоваться» в Алешином исполнении означало поставить в известность о своем решении. Вот так наш дом и заселился. * * * Поселение к нам в ноябре семейной пары из Питера скрасило мое одиночество. Нас объединяла любовь к хорошей музыке и литературе. Характеры ребят были легкими, и жизнь с ними особо не напрягала. Спасало незаурядное чувство юмора и отсутствие фанатизма у ребят. Мы дули черный чай тайком от Леши, курили табак, болтали на свободные темы и не ходили ни на какие собрания. Мне в ту пору снились забавные повторяющиеся сны: моя подруга, Алексей и я ( мы все – одноклассники), вдруг оказываемся в школе. Но уже в настоящем возрасте, а класс – выпускной. И они с Танюхой честно ходят в школу, готовятся к экзаменам, а я, собственно как и в школе наяву, прогуливаю занятия и при этом не испытываю никаких угрызений совести. Они дружно начинают меня увещевать и стыдить за мою несознанку в столь солидном возрасте, а я начинаю буквально кричать на них: - Вы что!? С ума сошли!? Да я ЗАКОНЧИЛА ШКОЛУ, давно, у меня и аттестат и диплом есть! И у вас – дураков – тоже! Я не знаю, какого хрена вы сюда ходите! …………………………………………………………………………. Алексей все пытался закрутить гайки по укладу в доме и привести этот уклад к соответствию с идеологией. Мы дружно саботировали Алешины усилия. Один раз, когда Лешка уехал в Курагино, мне пришла в голову идея посидеть во время обеда на Лешкином месте, и меня вдруг буквально охватила такая важность и торжественность, что я приняла позу Наполеона и начала вещать. Мы решили, что пора Лешину серьезность атаковать шаманскими штучками ( а Герман – он потомственный шаман во втором колене, у него дед шаман из Чукотки) и мы по очереди садились на это место и «подпускали хи-хишек», короче просто дурачились на этом месте, чтобы хоть как-то разрушить монолит Лешиной важности. Вечером приехал Алексей. Мы ужинаем. Герман мне говорит: -Ленк, ты слыхала, а китайцы пиво с раками пьют.?, -Я отвечаю: - ДА не-е, Герка, это у них морды такие… - Лешка прыснул смехом, но тут же подавил его и сделал строгое лицо: «Я сейчас вас…(он замялся)..» а я продолжила ехидно: «Выгонишь что ли?». Как-то в конце ноября вечером Алексей вдруг оказался дома, и Герман пошутил: «Ну, наконец-то Алеша перестал изменять Лене со старостой общины». Вокруг нашей вольницы стал собираться народ хиповского и раздолбайского склада. У нас в то время тусовались Макс со Славкой и Аленкой. Макса многие могли знать, он стихи писал, песни пел, женат был на художнице Тане. Забавы наши похожи были на комлание шаманов, под стихи, табак и гитару, приправленные чайно-китайскими церемониями в исполнении Германа, и сожжением местной конопли на плите моей норы. Молодые ребята из Журавлево арендовали участок земли под фермерское хозяйство «Эдем», где-то в Курагинском районе. Примечательным было то, что в этот участок входила сопка с хорошим названием «Веселая». Мы решили, что надо построить Панк-town на этой горе. А город, который строился, находился на горе, которая в карте была обозначена как «Сухая». И в нашей среде бытовала шутка: «Лешу тянет на Сухую, а Лену - на Веселую». Как-то прожили до января. Где-то в конце января приехал Вадим Н. и сообщил, что у них в общинном доме произошло очень интересное событие: одна женщина получила рождение в духе и получила новое имя Венцеслава, теперь она является духовной половиной Виссариона , или, как она сама выразилась – женским началом Христа. Виссарион был женат в то время на Любе, и разводиться не собирался, а многие тетушки испытывали к нему отнюдь не духовную любовь, вот и бредили. Меня эта информация изрядно развлекла. Было очень интересно наблюдать за реакцией Леши, Лены с Германом и других. Лично я знала эту женщину как совершенно зацикленную на себе особу, требующую особого к себе внимания. Фантазировала она изрядно, да и приврать при случае могла. Поэтому мое отношение к ее «озарению» было конкретным: тетка бредит. Виссарион в то время был где-то в поездке, поэтому ни подтвердить, ни опровергнуть ее преображения он не мог. Народ «поплыл». Общинники разделились. Одни из них (очень немногие, кстати) сказали жесткое «нет» Венцеславе. Другие (их было больше) поклонились Венцеславе и водили вокруг нее «хороводы». Третьи (их было вообще большинство) осторожничали и не говорили ни «да», ни «нет». Алеша, Лена с Германом были в числе этих третьих. Ни на один прямой вопрос об отношении к Венцеславе никто из них прямого ответа не давал. Чем примечательна эта история? А тем, что очень объемно проступило отсутствие критериев истинности того или иного ощущения, никто не может определить, где стоит верить, а где не стоит. Посредственность личности Венцеславы, чтобы претендовать на женское начало планетарного масштаба, была очевидна, а люди все равно боялись не поверить. По всей видимости, по такой же схеме боялись не поверить и Торопу. И чем чудовищнее вранье, тем охотнее в него верили. На всякий случай. Вернулся из поездки Виссарион и разразился проповедью о духовной прелести, явно передранной из православных источников. Тороп вообще плагиатами не брезгует. Под каждый критерий духовной прелести, под каждое слово этой проповеди Тороп подпадал сам. И для меня этот эпизод стал переломным. * * * Осень проходила под знаком голода. Запреты на питание нарастали, под запрет попало много продуктов не животного происхождения, запрещено было есть хлеб, и моя девятилетняя дочь просто плакала, когда это было озвучено. А мой сын Игнат, постоянно ныл, он брал меня за руку, подталкивал к двери и говорил: «Мама, сгуляй за хлебушкой». Говорил он это так мило, что я ощущала себя преступницей, морящей голодом детей. Я шла за хлебушкой. Сначала я не очень понимала почему Игнат той осенью много ныл, потом меня осенило – от голода. Он просто был слишком мал, чтобы объяснить, чего он хочет. Я тайком от Алексея кормила детей горячим хлебом из местной пекарни, боясь в то же время скандала с Алексеем. К ноябрю стали ходить слухи о запрете на хлеб и другие продукты. Мы не верили. А в начале декабря эти слухи подтвердились циркуляром от Чевалкова, где запрещены были мука всех видов, манка, овсяные хлопья, масло подсолнечное, молочное, сладкое и не рекомендовалось много пить воды. Народ буквально заголодал. Питание стало темой-паразитом среди общинников. Надо сказать, что все запреты в питании Виссарион получал из космоса не сам, а через группу самарских контактеров. Сначала это и не скрывалось, а затем про эту группу и упоминать перестали. * * * Сознание последователей становилось слишком селективным: из потока информации оно выхватывало лишь сообщения о крушениях поездов, самолетов, об авариях и массовой гибели людей, о природных катаклизмах. При этом глаза последователей начинали гореть, как будто они радовались. А дело в том, что каждый раз, когда что-то подобное происходило, возникал повод убедиться в своей правоте и отмести сомнения в ошибке, поскольку сомнения все равно были, но последователи давили их в себе с той или иной долей успешности. Виссарион нагнетал истерию все лето, за лето с его слов пролилось четыре чаши гнева Господня, из всех обещанных в Апокалипсисе. Потом они почему-то проливаться перестали. Может, невыгодно было так быстро их все проливать, времени впереди до 97 года ( а 97 год был по ожиданиям переломным) было еще достаточно и тогда непонятно было, чем пугать людей, если за одно лето сразу все чаши гнева пролить. Все, что люди уважали в себе, ценили, - все это беспардонно нивелировалось, из-под ног выбивалась почва самоуважения, самоценности и ценность человек приобретал тем большую, чем большую лояльность он проявлял к идеологии. При этом внутри идеологии можно было быть непорядочным, нечистоплотным: главное – мяса не есть и Виссариона обожать. Выход из игры Незадолго до февральской поездки в Новосибирск я объявила домашним: - Все, ребята. Врать больше не буду. Ни себе, ни Богу, ни вам. Не верила я во все это и теперь не верю, посмотрела, разобралась и поняла – не могу я в это верить. Ну не вижу я во всем этом ничего христианского! Если я ошибаюсь, и это – Христос, то он простит меня за честность, а если я не ошибаюсь – то и говорить не о чем. В феврале мы поехали в Новосибирск, показать бабушкам и деду внука. Однажды вечером, на улице на меня вдруг накатило такое состояние, когда стало пронзительно ясно: - Какая все это чудовищная, циничная игра! Боже мой! Да все будет хорошо: мир стоял, стоит и стоять будет! Надо жить по совести и просто делать свое дело! После этого эпизода я перестала бояться. Я шла по городу и радовалась людям идущим навстречу, ведущим малышей за руки. Меня перестали раздражать киоски с попсовой музыкой, я начала радоваться жизни в себе и вокруг. Я так обрадовалась своему новому состоянию, что решила тут же поделиться им с Алексеем. Мы поссорились в хлам. И ссоры стали с этого времени частым явлением в нашей семье. Лешка снова стал чужим и отстраненным. А в деревне, после возвращения из Новосибирска, для меня начался новый этап жизни. Я выпала из социума одним фактом переезда в село, а внутри общинников мне был объявлен бойкот. И меня бы это как-то и не доставало, если бы этот бойкот не был бы мне объявлен в моем доме. Чего я только не услышала о себе в тот период: и одержание у меня, и контакт, и воздействие дьявола. Когда кто-то пытался спорить со мною, я слышала: «ты слишком много думаешь для женщины, у тебя демоническая логика!». А во мне началась совершенно новая работа по восстановлению картины мира, которая была разрушена эзотерикой и оккультизмом, столь долго практиковавшимися в нашем доме. Я навсегда излечилась от мистики и пришла к православию окончательно. Я начала много читать, благо – библиотеку свою я привезла целиком и ни одной книги не дала уничтожить. И первым автором для меня стал Достоевский. Я перечитала все. Многое стало на места в моей голове. Я стала видеть механизм воздействия и манипуляции сектантами, но я еще не знала, что со всем этим делать. Имя этому явлению дано было давно и ясно – гордыня. Но как объяснить гордецу, что он - гордец? Философия, богословие, серьезная классическая литература, писания отцов церкви – вот что заменило мне общение с живыми людьми. Сколько я тогда перечитала, передумала, - не передать. Все яснее становилось для меня самозванство Торопа, все жестче по отношению к нему я занимала позицию. Я уже понимала, почему в это верить не только нельзя, но и небезопасно. Но как, какими аргументами убеждать Алексея – я не знала. Опыта у меня не было, информации не хватало. Телевизор Алексей с собой в деревню не взял. Я, как рыцарь, пошла в бой с открытым забралом, таранила в лоб. Я заявила, что имею, по крайней мере не меньше прав на истину, чем Алексей, и что волей – неволей, а он должен со мною считаться. Весной 95 года моей маме требовалась операция. Я не находила себе места. Диагноз ей ставили тревожный, и мне казалось, что я просто должна быть рядом. Я собиралась в Новосибирск, затем после уточнения диагноза необходимость в поездке отпала. Билеты пришлось сдать. Видимо все домашние настроились на мой отъезд настолько, что отмена поездки их разочаровала. Герман открыто заявил, что всем было бы только лучше, если бы я уехала. Я пришла к Лене и сказала, что другого дома у меня нет, а если их не устраивает в чем-то хозяйка дома, то я не настаиваю на их дальнейшем пребывании у нас. Лену покоробило высказывание Германа, и она извинилась за бестактность мужа. Странно, я почему-то не могла долго обижаться ни на Лешку, ни на ребят. Я их искренне любила и могла прощать. В любое другое время, поведение Алексея и Германа можно было назвать подлым. Я все время списывала их поведение на особенности идеологии и мне они представлялись просто нездоровыми: ну понимаем же мы, что наркомания – это болезнь. К вере Виссариону я тоже стала относиться как к болезни. И это помогало мне не осуждать людей и не принимать серьезно их претензии ко мне. Тем не менее, лето я прожила на берегу. Мне было трудно оставаться дома, неуютно, одиноко. Я приходила домой, что-то готовила, что-то стирала, убирала, и снова уходила на берег, в березовую рощу. Там я могла оставаться собой и никто меня за это не осуждал. Ревела я в то лето белугой. В конце июля у Лены с Германом родилась дочь. А в августе они переехали в свободный дом. К тому времени мы изрядно устали друг от друга, хотя эти люди по прежнему дороги мне. Их переезд позволил мне сделать ремонт комнаты на первом этаже и я, перетащив туда мебель и часть своих вещей, переселилась на первый этаж. Практически это было началом какой-то внутренней эмиграции. Я читала, шила, готовила на первом этаже. Спать я тоже старалась там. Мои друзья окрестили мое жилище норой. И в этой норе происходила моя жизнь весь остаток 95-го и весь 96-й год. Запреты на питание в лето 95 года стали ослабевать, Тороп разрешил есть хлеб, по началу только ржаной. Пить зеленый чай. Но на постное масло запрет оставался. А я требовала у Алексея этого самого постного масла, поскольку вареную траву есть не хотела. Доходило до абсурда. На мои требования однажды Алексей картинно возопил (цитируя, кстати, своего учителя) -Если ты у меня попросишь цианистый калий, я что, должен тебе его дать?! На что я не задумываясь, выпалила: -ДА при той жизни, какую ты мне устроил – по первому требованию! Это просто твой моральный долг! Лишь к октябрю Алексей заметил, что я живу отдельно. И его это почему-то стало тревожить. Он стал пытаться говорить со мною, мы ходили на какие-то прогулки. Иногда удавалось не спорить и не ругаться. В одну из таких прогулок я сказала , что вот есть у нас любовь, и если мы ее угробим, то грош цена всем нашим попыткам искать истину. Тогда я поняла, что любовь, во-первых, конечна, а во-вторых, ее можно убить. И еще я поняла, что терпеть дальше все это ради отношений нельзя. Именно отношений-то и нет, или эти отношения становятся хуже некуда. Нет такой любви, ради которой можно дать себя размазать по стене. Я решила сопротивляться. Внутренний спор с философией Виссариона звучал все время, и мне стало всерьез страшно за свою психику. Я, как за соломинку, ухватилась за занятия гитарой. Обложилась самоучителями, раздобыла метроном, камертон, научилась настраивать инструмент и дубасила упражнения по 6-7 часов в день – лишь бы не думать, лишь бы остановить этот внутренний спор с последователями, с Виссарионом, с Алексеем. Конечно, на плаву держали дети и они приносили настоящую радость, эта сторона жизни была настолько радостной, что другие проблемы, хотя стояли очень остро, но в принципе с ними можно было жить. Этой осенью я вдруг стала объемно видеть недостатки Алеши. До этого мне казалось, что недостатков у Алексея нет. Этот миф усердно поддерживал и сам Алексей. Когда я поняла, что живу вовсе не с совершенством, я очень обрадовалась: «Ура! Я живу с нормальным мужиком!» Чуть ли не с криком «банзай» я кинулась радостно сообщать Алексею о его несовершенствах. Но встречной радости почему-то не увидела. Это меня даже несколько удивило: ведь Тороп постоянно говорил о благодарности тем, кто помогает тебе избавиться от недостатков. И где благодарность? А благодарности не было. Было исступленное отстаивание права на своеволие и диктат. Однажды я Алексея спросила: «Ты что, правда, считаешь, что ты лучше меня?» Вопрос его настолько удивил, что он, растерявшись, ответил: «да» и тут же спросил себя «а почему?» Вот с этого момента можно сказать, что какая-то брешь в его глухой обороне была пробита. Мы по-прежнему много спорили и ссорились. Ссоры наши разыгрывались по одному сценарию: - Я пытаюсь высказать какую-то проблему, объяснить свое недовольство чем-либо. Делаю это сначала спокойно и корректно. - Алексей, человек с комплексом отличника, всегда вне критики, быстро начинает отсекать проблему. Либо эта проблема неразрешима, либо она упирается в мировоззренческие разногласия, и поэтому обсуждать ее бессмысленно, либо Алексей просто устал и не хочет об этом сейчас говорить. Как правило, его нежелание говорить о проблеме сопровождается критикой моего неверия и констатацией, что пока я не пойму главного, о второстепенном говорить не стоит. Или просто переводит стрелки на мои недостатки. А я, как известно, не ангел и недостатков всегда в избытке. - Мне не нравится, что мои проблемы – второстепенны и про них говорить не стоит. И меня возмущает равнодушие Алексея к проблемам его жены.. Меня также раздражает перенесение темы разговора на меня. И я начинаю злиться. - Н а этой фазе Алексей обычно спешно сворачивал весь разговор и, ссылаясь на занятость, куда-нибудь собирался. -Я продолжаю злиться. Говорю вопреки его желанию и уже не до корректности и спокойствия, при этом достается всем – и Торопу, и Алексею и всем верующим общинникам. - Алексей говорит, что в таком тоне он разговаривать со мною не намерен, что крика в свой адрес он не потерпит. (ах, ну надо же какие мы нежные! Можно всадить нож по самую рукоять в душу, а ты при этом не кричи! ). Уходит или направляется к двери. - Я кричу в спину, что он трус, поскольку делать может, а отвечать не хочет. На том и говели до следующего срыва. Бестолковость и бессмысленность подобного выяснения отношений были очевидны обоим, и я придумала способ – убрать громкость, то есть начать писать письма. Бумага дисциплинирует, не дает отвлечься, обычно формулировки продуманы и главное – нет интонации, за которую можно зацепиться. А значит можно описать проблему целиком и, может быть, проблема станет понятна собеседнику. Сначала мои письма вызывали у Алексея такую гримасу, как будто он съел что-то дико кислое. Потом он стал их читать и даже признал, что проблемы, которые я предлагаю к обсуждению, важны и решаемы. Потом стало проблемой заставить его отвечать. И я стала задавать в письмах конкретные прямые вопросы. Я разделила общие претензии и претензии конкретные. Начала говорить о последних. Возникала иллюзия того, что философию я не трогаю. Поэтому стало возможным решать какие-то бытовые проблемы. Короче, как-то прижились, привыкли даже. Я не успокоилась, не смирилась, просто стала уставать. Вышла в какую-то параллель. Меня совершенно не интересовала жизнь общинников, мне было скучно обсуждать их проблемы, я нашла новое занятие – общаться с людьми, не утвердившимися в вере окончательно. Живые глаза, критичность, юмор – все это выдавало человека не фанатично следовавшего идеологии, а сомневающегося. Первым был Герман. В бытность нашего совместного проживания он часто резко грубил мне, когда я выражала свой скепсис. Потом я поняла: я просто говорю вслух то, что он говорить не может, но думает. Это его злило. Злило и то, что продолжая курить, есть «запретные» продукты, пить чай и кофе, я не испытывала никаких колик, аллергий, у меня не появлялись язвы, и вообще – я не только не проваливалась сквозь землю в карстовые пустоты, но и не болела даже. Многим «чудесам» я давала вполне рациональное объяснение и тем самым разрушала страх. После того, как ребята стали жить отдельно, у Германа начались проблемы. Сомнения загнали его в какую-то безнадежность настолько, что он стал приходить в мою нору, и мы подолгу беседовали. Очень открыто и искренне. Я дала ему молитвослов, и однажды он пришел и сказал: «Знаешь, мне стало так спокойно, что я, кажется, понял, как это – у Христа за пазухой». Мы общались всю осень и зиму. Герман появился у меня в таком состоянии в первый раз после переезда, что лучшим выходом из ситуации ему виделось самоубийство. Мне пришлось его просто успокаивать. Между нами возникла серьезная дружба, которая длилась много лет. К весне Герман убедил Лену уехать в Питер, они уезжали 6 марта. В этот же день в Качульку приехал наш общий знакомый Виктор, и общение с Германом плавно перешло в общение с Виктором. Мы спорили, даже ругались, но его тянуло в мою нору, и мы продолжали общение. В каких-то вещах мне удавалось Виктора переубедить, в каких-то он сомневался сам. После его поездки с женой в Москву, Виктор вернулся свободным от идеологии. Нельзя сказать, что много народу мне удалось выпинать из этой веры – от силы человек 6-8, но за мною утвердилась слава опасного человека для последователей. Всех, кто рисковал общаться со мною, осторожно предупреждали, что у Лены очень сильное темное влияние, она способна очень убедительно говорить. Меня это даже веселило. Убедительно говорить – это значит приводить такие аргументы, с которыми трудно спорить, показывать несоответствие утверждений Торопа реальному положению дел. И поверьте, это было нетрудно совсем. Потому что Тороп говорил иногда такую чушь о мире и о людях, что не прицепиться к этому было невозможно. Алексея, похоже, устраивали мои посиделки в норе, по крайней мере, я от него на время отстала.
nadishana: Lenhen пишет: Все, что люди уважали в себе, ценили, - все это беспардонно нивелировалось, из-под ног выбивалась почва самоуважения, самоценности и ценность человек приобретал тем большую, чем большую лояльность он проявлял к идеологии. 100% . Вс Хс уничтожает в людях самоуважение и самоценность и культивирует - чувство собственной важности (ущербности). Этот процесс Виссарион называет духовное развитие
namlos: Сильно и рельефно написано, резонирует... Так вот где был отточен ум и перо у тебя, Lenhen!!! А ты обижаешься на ВсХс Я очень рада иметь опыт жизни в тоталитарной секте, потому что видимо только в условиях противостояния с системой закаляется собственный стержень и формируется собственное мнение. Особенно когда систему олицетворяют люди, которые тебе дороги, и терять нечего, кроме своих цепей. Если бы я так и осталась в точке, из которой выпрыгнула в Сибирь, то, наверное, до сих пор болталась бы под чьими-то добрыми, но ЧУЖИМИ знаменами, с мешаниной религиозных сказок в голове. Lenhen пишет: Я навсегда излечилась от мистики и пришла к православию окончательно. Вот это да А в чем принципиальное отличие православной мистики от другой? ВсХс же на ней стоит и отработанными ей же приемами пользуется. Хотя я понимаю, что тебе надо было за какую-то картину мира уцепится, иначе в таком прессинге крышняк съезжает быстро и необратимо. Lenhen пишет: Макса многие могли знать, он стихи писал, песни пел, женат был на художнице Тане. . Да, Макс, великолепнейший рассказчик, приезжал помогать нам выставлять вторично запрещенную ВсХс экспозицию посвященную "культуре древнекужебарских аборигенов", на которой жизнь общинников подавалась со стороны, глазами нашедших остатки этой культуры археологов. Макс поведал тогда неимоверное количество историй и про гору Веселую и про Эдем и про депутатскую машину к ВсХс. А Танюха Усова участовавала с нами в перформансе "Духи леса", когда мы, покрытые body-art (ом) неожиданно появились из леса под звуки диджериду на ночной Купальский костер в Черемшанке, исполнили ритуальный танец и молча исчезли. Бедолага Чевалков бегал к ВсХс по поводу такого "необычного проявления", особенно его волновало то, что мы были topless.
nadishana: Lenhen пишет: Макса многие могли знать, он стихи писал, песни пел, женат был на художнице Тане. Он приходил на наш фестиваль "Зона свободная от кармы", там мы и познакомились. Было ощущение, что он вспоминает свою былую свободолюбивость, общаясь с нами. Как старик вспоминает юность. Макс просто охрененный расказчик, мы по полу катались, слушая его рассказы в тот вечер на столярке в Черемшанке. Жалко, что не было камеры его заснять. Этот вечер остался в памяти как один из самых ярких моментов из жизни на ЗО. Жалко что он спился и потух - поэтому у него ничего и не вышло с Веселой. Чтобы такой проект на ЗО продвинуть надо иметь железную внутреннюю дисциплину.
nadishana: Ребята, а вы все это сейчас по памяти пишете или это было написано на ЗО?
Lenhen: Пишем по памяти, но были некоторые наброски. Еще летом начали писать, но сейчас правим, потому что схематично все было. Сухо. Не отстоялось.
Lenhen: namlos пишет: Так вот где был отточен ум и перо у тебя, Lenhen!!! - да я еще до ЗО писать умела, и умной была. У меня весь круг общения в Н-ске был писательский. Амбиции были. А потом переехали - и как в омут. Может и смысел мой был стать Анти-Вадиком Анти -редькиным и написать анти-завет. А может, просто стать собой и рассказать.
Lenhen: nadishana пишет: Было ощущение, что он вспоминает свою былую свободолюбивость, общаясь с нами. -мы с Максом как-то встретились на малой минусе в общинном доме или на подсинке - уже не помню. Он читал стихи и сетовал, что не может никак отойти от силовых образов. Ему так и хочется "врезать дубиной света по тучам тьмы", эта фраза - его.
Дембель: Lenhen пишет: Ребята, а вы все это сейчас по памяти пишете или это было написано на ЗО? Идея написать книгу вдвоем родилась еще летом, но концепция ее была несколько иной. Тогда и попытались что-то сделать, но не получилось. Те посты, которые я выставил до Ленхен, почти все написаны с листа. Сейчас использую написанное ранее, но многое переделываю, так как в отличие от Ленхен, собственного литературного опыта не имею. namlos пишет: Я очень рада иметь опыт жизни в тоталитарной секте, потому что видимо только в условиях противостояния с системой закаляется собственный стержень и формируется собственное мнение. Согласен с этим. Сейчас для меня произошло смена темы научного исследования. Раньше я изучал законы природы, а сейчас - законы природы человеческих взаимоотношений. Поскольку в этой сфере я разбирался всегда не очень хорошо, в силу определенной врожденной тупости, то командировка в "рай", для меня была просто необходима. namlos пишет: Бедолага Чевалков бегал к ВсХс по поводу такого "необычного проявления", особенно его волновало то, что мы были topless. В этой ситуации мне Сергея жалко. Он всегда метался между необходимостью блюсти идеологическую доктрину, и откровенной тупостью некоторых ее требований. Но он развивается. Возможно ему помогает в этом Галя.
Дембель: В августе 1994 года мы отправились в поездку по селам Каратузского района. Мы – это я, Коля и Люба - супружеская чета, недавно переехавшая сюда из Дубны,. Их тоже «распределили» в эти места. Не без приключения добираемся до Качульки. Значительную часть пути пришлось пройти пешком. Качулька располагается на берегу большой реки Амыл. Капитального моста через реку в то время еще не было, машины ездили по временному понтонному мосту, который функционировал только летом. Для меня, жителя большого города, это было в диковинку. Уставшие после длительного пешеходного перехода, входим в деревню. Длинная улица, которая тянется через всю деревню. Слева и справа – скособоченные домики. Заборы такие, что, кажется, дунь ветер посильнее, и они рухнут. Кругом грязь, прямо по улице бродят овцы и свиньи. Ну и ну! Ближе к центру стало, правда, чище. Не сразу находим дом, в котором, как нам заранее сказали, живет наш единоверец. Входим во двор. Стучу. Дверь мне открывает… Володя Капункин. Вот так встреча! Володя не был еще тогда священником, но личностью он был в общине очень известной. Оказывается, по поручению Виссариона, Володя бродил по деревням Каратузского района и разносил до умов и сердец сельских начальников весть о приходе на Каратузскую землю мессии и его последователей. Вместе с Володей в его странствиях участвовала его молодая жена Таня. После короткой остановки трогаемся в дальнейший путь. Следующий пункт нашего путешествия – деревня Нижние Курята. Никаких автобусов не сегодня уже не предвидится. Пешком туда дойти нереально. Надежда лишь на то, что нам повезет и нас подберет какая-нибудь попутка. Стоим на выходе из деревни и ждем чуда. Чуда – потому что места здесь глухие и машины почти не ездят. Тем более - вечером. Чудо долго не происходит, я уже начинаю подумывать, а не вернуться ли назад в деревню. Но, по-видимому, Отец Небесный решил, что нам все-таки нужно сегодня очутиться в Курятах, поэтому из-за поворота все-таки показался попутный грузовик. Нижние Курята показались мне почище Качульки. Дома побогаче, дворы поухоженнее. Уже темнело, когда мы постучались в дом, про который мне рассказывала Таня Фау. В этом доме жили баба Матрена со своим мужем. Впоследствии мне не раз приходилось удивляться радушию местных людей. Вот и сейчас, представьте себе – неизвестно кто, неизвестно откуда и зачем, сваливается к вам на голову, на ночь глядя. И что с этим делать? Баба Матрена была очень приветлива. Накормила нас досыта. Давно я не ел таких сладких арбузов, как у нее. Расспросы, что да как, как там Таня Фау? (Татьяна познакомилась с этой семьей, когда незадолго до этого, подобно Володе Капункину, путешествовала по этим местам). Познакомила со своим сыном, который взялся завтра нас проводить в дальнейший путь. На следующее утро – марш бросок в конечный пункт нашего тура – деревню Таята. Туда нет никакого транспорта, деревня находится в глухой тайге. Но и тут нам повезло. Нас подобрала случайная машина. Таята покорили меня сразу и навсегда. Места удивительной красоты. Тайга подступает со всех сторон. Вокруг голубоватые сопки, поросшие лесом. Местность уже почти горная. Красивая излучина реки Казыр, со студеной и прозрачной водой. Местные жители берут питьевую воду прямо из реки. На противоположном берегу – деревня Малиновка. Дома в Таятах крепкие, все, как на подбор, из толстенных бревен. Почти в каждом дворе какая-нибудь техника. Энергетика этого места показалась мне очень мягкой, почти нежной. В отличие, например, от сурового Жаровска. В Таятах живут потомственные староверы. Хотя за годы советской власти староверческий дух ослаб, но традиции все еще хранились. Местное население отнеслось к переселенцам настороженно. Жилья на продажу в деревне не было. Единственная семья виссарионовцев, которая здесь успела поселиться, купила небольшой домик за баснословно высокую для того времени цену. В общем, из первой своей поездки я вернулся несолоно хлебавши. Спустя примерно неделю новая поездка в те места, на этот раз вдвоем Колей. Николай переехал сюда совсем недавно, в отличие от меня, пожившего здесь несколько месяцев. Человек он был решительный и бескомпромиссный. Когда какой-нибудь водитель, подвозившего нас автомобиля спрашивал нас о цели нашего переезда сюда из городов, Коля отвечал примерно так: - Понимаешь… ну в общем сейчас Христос на Земле…А мы Его узрели сердцем. И поэтому переехали к нему поближе. Будем учиться жить по-новому! К нашему счастью, среди водителей набожных людей не попадалось, иначе бы он либо въехал бы от волнения в какое-нибудь дерево, либо, пылая религиозным гневом, высадил бы нас посреди дороги. И вторая наша поездка не принесла нам желаемого результата. В Курятах и Таятах жилья не было. В Качульке жилье было, но мне не хотелось там жить. В конце концов, Лена сказала: - Покупай дом, где получается. Мне скоро рожать. В Качульке я купил старый двухэтажный дом, прямо на берегу реки. Берег был песчаный и крутой, его постепенно подмывало. Было ясно, что рано или поздно дом рухнет в реку. Но этот факт меня нисколько не смутил. Отчасти оттого, что в общине люди привыкли не заглядывать далеко в будущее (а чего в него заглядывать, ведь скоро будут катаклизмы, да и учитель сказал, что надо жить днем сегодняшним). Отчасти оттого, что мне не хотелось жить в Качульке, и я рассчитывал все-таки перебраться в зону. В общем, купив этот дом, я поступил в высшей степени непрагматично. Зато правильно с точки зрения идеологии – во-первых, дешево, во-вторых – сердито. Вообще, при покупке недвижимости, виссарионовцами совершалось много ошибок. Например, по рекомендации церковного совета, одно время сделки купли-продажи вообще не оформлялись, а оформлялась аренда жилья на длительный срок. (Примерно на сто лет). Делалось это для того, что бы избежать необходимости выплаты госпошлины при оформлении сделки. В результате человек, фактически являясь собственником, в последствии не мог ни продать, ни обменять свое жилье. Либо покупалось жилье без документов. Я знаю случаи, когда после смерти продавца, его наследники предъявляли свои претензии и забирали жилье обратно. Либо оказывалось, что купленный дом продавцу не принадлежал. В результате – ни денег, ни жилья. Корни этой легкомысленности лежат в сфере идеологии. Многие последователи были уверены, что в недалеком будущем, все невиссарионовцы вымрут. (Виссарион же объяснял, что людям, не принявшим Истину, в скором времени предстоит покинуть плоть). Поэтому, чего мелочиться. Скоро и так все наше будет! До нашего переезда в Качульку, здесь поселились только две семьи последователей. Одновременно с нами в деревню переехала целая команда последователей из Мульги. Наступала осень. Нужно было думать о зиме. Даже наиболее романтически настроенные виссарионовцы предполагали, что зимой будет холодно. В Качульке как раз продавалось здание бывшего колхозного общежития. Здание было куплено. В нем и разместилась вся эта команда. Старшим среди них был мой хороший знакомый по маломинусинской стройке Валера Тарасов. С той маломинусинской поры у меня остались самые лучшие воспоминания. Поэтому с Валерой на первых порах у меня сложились очень доверительные отношения. Здание общежития находилось в аварийном состоянии. Для того чтобы сделать из него что-то пригодное для жилья, нужно было много поработать. Этим и занялись прибывшие последователи, и я в том числе. Так как в этом здании необходимо было заменить всю электропроводку, а я был квалифицированный электрик, то я пропадал там почти весь день, Лена оставалась с детьми дома. А дома требовался очень серьезный ремонт. Нельзя сказать, что Лене не помогали. Наоборот, ей помогали очень много. Но помощи Лена ждала именно от меня. А это порицалось общинной идеологией. С точки зрения идеологии, заботиться о своем личном – это проявление духовной незрелости. А так как я претендовал на звание духовно зрелого последователя, то общественное я ставил выше и стеснялся работать дома. Так мы и жили какое-то время. Я все время вне дома на работе, Лена все время дома с кем-то. Лирическое отступление: Человек в общине отучался заботиться о своих близких и родственниках. Это связано с тем, что там культивировалось стремление заботиться о посторонних, как о своих близких людях. Теоретически это выглядело красиво. На практике же, это приводило к тому, что человек начинал заботиться о своих близких как о посторонних людях, то есть никак о них не заботиться. Согласно философии Виссариона, забота о близких людях, по существу, противопоставляется заботе об исполнении Божьих законов. Божьи законы, то есть законы установленные Виссарионом (переданные через него Отцом Небесным), не предполагают у человека стремления к чему-то личному. Забота о членах своей семьи рассматривается как забота о личном, то есть о себе. А это не дает человеку проявить себя как достойное чадо Бога. Ведь человек призван отдавать окружающим труд своих рук и радость своего сердца безмерно, не требуя взамен ничего. Вот когда все люди начнут так жить, наступит общество благоденствия, царствие Божье или царство души. Почему же это не происходит? Этому мешает естественный природный эгоизм человека. У человека эгоизм очень силен, он практически подчинил своему контролю человеческий разум. Поэтому человек не слышит голос своего сердца. Чтобы очистится от эгоизма, человеку нужно приложить сознательные усилия. Методику дает Виссарион, поскольку именно он знает, что нужно делать. Те, кто готовы следовать ему безоговорочно, как раз составляют подавляющее большинство приехавших в общину людей. Ключевой момент здесь – доверие своему учителю. Доверие должно быть полным, иначе ничего не получится. Итак, человек призван отдавать, не требуя взамен ничего. Так люди были пока несовершенны, в жизни это зачастую приводило ко всяким казусам. Например, к тому, что всегда находился повод потребовать что-то от своего товарища, не очень заботясь о том, что ты отдаешь при этом ему взамен (ведь человек призван отдавать бескорыстно). Можно даже потратить чужие деньги. Ну и что? Он же призван отдавать. Нужно помочь ему в этом. Несколько позже Виссарион, внес коррективы, объяснив, что если вы берете чужую вещь без разрешения хозяина, то это воровство, а воровство – это нарушение заповеди. Это касалось и дачи в долг. Виссарион сказал: верующий человек в долг не берет и не дает. Если отдаешь, то будь готов к тому, что отдаешь навсегда. Если у тебя чего-то нет, значит тебе этого и не нужно. В октябре в нашей семье родился еще один ребенок. Следуя сложившейся в общине традиции, я предполагал, что Лена будет рожать дома. Лене эта затея не очень нравилась, поэтому она поставила условие: если что-то пойдет не так, то я должен отвезти ее в районный роддом. В родах я ничего не соображал, но меня заверили, что само собой все получиться, что уметь ничего не надо. Главное быть рядом и морально помогать роженице. Забегая вперед скажу, что несколько лет спустя, когда в общине было зафиксировано несколько патологических случаев при родах, было все же рекомендовано пользоваться медицинским родовспоможением. Но в 1994 году медицинской помощью пользоваться не рекомендовалось. Об этом, кстати, прямо сказал Виссарион на встрече с врачами-последователями в ноябре этого же года. «Верующий человек не болеет, поэтому его не нужно лечить, неверующего не нужно лечить, потому что бесполезно». По странному стечению обстоятельств, об этой встрече не осталось никаких аудиозаписей. Даже летописец Вадим Редькин об этой встрече никак не упомянул. Нам так и не удалось родить дома. После пяти часов безуспешных попыток, мы поехали таки в роддом. Где все и произошло наилучшим образом. Ох, и ругала же нас за легкомыслие местный фельдшер! После рождения Даниила обстановка в нашей семье несколько изменилась. Я стал больше бывать дома, помогать Лене, стирать пеленки (вызывая при этом неодобрительные высказывания некоторых последователей). Надвигалась первая в деревне зима. Я купил коня. Учился премудростям деревенского быта. Погружение в спокойный семейный быт несколько охладили мой общинный пыл, я стал задумываться о том, а чем я буду жить дальше. О Коне нужно упомянуть особо. Курс на отход от техники был провозглашен в общине с самого начала. И я решил деньгами решению этого вопроса. Я предложил одному моему знакомому заняться коневодством, и купил для этого лошадь. Правда спустя пару месяцев мой знакомый заявил что, либо я должен отдать ему коня совсем, то есть подарить, либо ухаживать за ним сам. Я подумал-подумал и решил стать коневодом. Надо сказать, что занятие это на первых порах меня увлекло. То ли проснулись какие-то корни предков, то ли еще что-то, но мне очень понравилось ощущать себя в седле. Мне этого в городе сейчас очень не хватает - оседлать лошадку и на рассвете проскакать по окрестностям, пусть не на розовом, но все же коне… Конь попался норовистый. Недоложенный мерин. Недоложенный мерин – это жеребец, которого кастрировали неправильно. Оплодотворить кобылу он не мог, но ему это очень хотелось. В результате каждую весну – разбитые оглобли и сломанная ограда. Когда я входил к возбужденному коню в загон, что бы надеть на него уздечку, то поначалу чувствовал себя укротителем тигров. Удар копытом может быть смертелен для человека. Но тут уж кто кого подчинит своей воле, либо человек коня, либо конь человека… В начале зимы в общине произошло несколько заметных событий. Во-первых – вышел циркуляр, подписанный устроителем общины Сергеем Чевалковым о том, что в связи с переходом Виссариона на новую ступень развития и изменением в этой связи его плоти, учитель отказывается от некоторых продуктов, в частности хлеба, сладкого (в том числе меда), постного масла, некоторых видов круп. И все последователи, которые стремятся идти за учителем след в след должны сделать то же самое. Надо сказать, что все последователи и без того исповедовали веганскую диету (из рациона исключались мясо, рыба, яйца, любые молочные продукты). С выходом циркуляра диета приобретала еще более агрессивный характер. Очень модно было в то время вообще ничего не есть. Ну хотя бы несколько дней в неделю. Пить, кстати, тоже не рекомендовалось. По психике людей эти нововведения ударили очень сильно. Так как диетологическим запретам предавался философский смысл, то соблюдению диеты уделялось повышенное внимание. На практике, правда, голодные люди думали в основном только о еде. Я сам свято верил в то, что конфеты это яд, и не разрешал их детям. Надо сказать тепла в наших семейных отношениях это не прибавило. Во-вторых – было объявлено, что отныне каждый мужчина должен проявить себя как мастер. И все мужчины срочно должны обучаться какому-нибудь мастерству. И я тоже. Никакого мастера поблизости я не нашел и стал потихонечку столярничать в своей маленькой времянке. И еще одно событие я хотел бы отметить. А именно выход из общины Марии Карпинской, известной в прошлом журналистки, которая до этого была приближена к Виссариону. Я познакомился с Марией в августе этого года. Я был в гостях у Тани Фау, и туда зашла Мария. Она перед этим сопровождала Виссариона в его поездке по Европе. После этого она сочинила несколько рассказов. Одним из них, который назывался «сказка об Эйфелевой башне», Мария тогда прочитала. Насколько я понимаю, тогда я наблюдал начало отторжения Марией идеологии Виссариона. Окончательно это оформилось в декабре. О выходе из общины Марии было официально сообщено. Я упоминаю здесь об этом для того, что бы рассказать о своей реакции. Реакция на это известие была совершенно спокойная – «жалко конечно, что хороший человек уезжает, ну да ладно. Кто бы, что не говорил, я то знаю где истина. Пусть все вокруг отрекутся от Учителя, но я то знаю, что он Истина. Остальное не важно». Я утверждаю, что такая реакция типична для последователей. Поэтому убеждать кого-нибудь из них в том, что они могут заблуждаться – дело неблагодарное. Полное доверие учителю – краеугольный камень любой религии. Как мы жили с Леной в это время? Жили трудно. Я пытался навязать дома строгие порядки, предписанные общинной идеологией. Лена это тихо, иногда громко, саботировала. У нас дома в то время жила семья ребят из Питера (это, кстати, тоже приветствовалось идеологией – приглашать кого-нибудь жить к себе в дом, чтобы учиться жить рядом с чужими людьми). Ребята это были веселые, а ля хиппи, это нравилось Лене. Все вместе они успешно торпедировали все мои попытки организовать дома общинный домострой. Помню, меня все это очень злило. И еще один интересный человек жил во дворе нашего дома во времянке. (Такая маленькая община получилась). Звали его Миша. Он был из местных. К виссарионовцам он себя не причислял, скорее был сочувствующим. У Миши было очень слабое зрение, но очень богатый жизненный опыт. Поэтому среди неопытных в сельской жизни последователях он нашел для себя объект воспитания и поучений. Слушались его неохотно, это его крайне злило. В какой-то момент у него случился конфликт со старостой Валерой Тарасовым. Миша разобиделся на всех жителей общинного дома и попросился жить ко мне. Правда, нам тоже не удалось ужиться друг с другом, не смотря на все мои попытки. Кончилось тем, что пару месяцев спустя, Миша тайком покинул мой двор, прихватив при этом, часть домашнего имущества. В этот момент нас в деревне не было. Мы гостили у родителей в Новосибирске. Правда, Мише наше добро послужило недолго, так как сгорело месяц спустя во время пожара… В общинной жизни Качульки в это время наметился серьезный разлад. Валера Тарасов, бывший в то время старостой деревни, стал систематически допускать грубость по отношению к другим людям, даже женщинам. Несмотря на свои идеологические заморочки, я все же оставался порядочным человеком. Смотреть на это все я не мог и стал бороться с этими проявлениями. Сначала мягко, потом тверже. Начиналось это через беседы, потом дошло до ультиматумов. Кончилось это тем, что весной следующего года староста и десяток человек вместе с ним, прихватив с собой изрядную часть имущества общинного дома, тайком переехали в необжитую таежную деревню Сосновку. Мы были едины с Леной в оценке этих событий, и нас это несколько сблизило. Начинался новый этап в нашей жизни. В марте 1995-го года Лена открыто заявила о своем неверии Виссариону и потребовала, что бы дела общины ее не касались. Наступило еще более тяжелое время для нас обоих. Я сильно переживал из-за этого. Открытое неприятие Леной философии Виссариона обострило ее отношения и с другими последователями. Лена оказалась в одиночестве. Опорой в это время я для нее стал, так как для этого нужно было бы выйти за рамки идеологии. Этого я не мог. Как правило, последователи воспринимают других людей и строят отношения с ними через призму идеологии. Граница, делящая мир людей на своих и на чужих, проведена очень четко. Не важно, что ты за человек, важно, как ты относишься к Истине. Человек, который не признает Истину, автоматически выводится за предел круга людей, с которыми можно открыто обо всем общаться. Поэтому, если человек выходит за пределы круга своих, неизбежно происходит охлаждение отношений с ним, даже если этот человек очень близкий. Поэтому семьи, где последователем является только один из супругов, часто разрушаются. Не была исключением и наша семья. Поэтому в наших отношениях наметился серьезный разлад. Семья держалась порой только на том, что у нас были общие дети, которых мы очень любили. И не было материальных возможностей жить врозь. Весной 1995-го года начался семейный кризис, который протянулся до осени 1997-го года. Это был очень сложный период для нас. Именно в это время мы с Леной начали переписываться, так как устные беседы очень часто приводили к эмоциональным срывам и на этом разговоры кончались. Лена потребовала, чтобы я отвез ее обратно в Новосибирск и помог ей там устроиться. Возможности сделать это я не видел, так как, во-первых, своего жилья в городе у нас уже не было, во-вторых, чтобы содержать в городе детей, мне так же нужно было бы жить в городе. Эту возможность я категорически отвергал. Единственное, что я мог Лене предложить в этой ситуации, это ехать ей в город без детей, на что она, естественно, не соглашалась. Ситуация возникла патовая. На это все накладывались диетологические ограничения, предписанные идеологией. Правда летом 1995-го года жесткость ограничений на еду несколько ослабла, Виссарион, под аплодисменты присутствующих на проповеди последователей, разрешил им есть хлеб. В личной беседе со мной Виссарион разрешил ослабить ограничения в питании для моих домочадцев. Он сказал, что с неверующих людей нельзя так строго спрашивать как с себя. Стало несколько легче. В общинной жизни я участвовал несколько меньше из-за проблем в семье, хотя в то время ездил от нашей деревни каждую неделю в Курагино на собрание представителей деревень общины. Я стал серьезнее относиться к быту, деньги от продажи жилья постепенно кончались, эйфория после приезда в общину тоже. Несколько раз предоставлялась возможность приобрести другое жилье, но от этой возможности я отмахивался. Как я уже упомянул, я начал столярничать в своей маленькой времянке во дворе моего дома. Резцов для деревообработки у меня почти не было, и в конце марта я отправился в поселок Журавлево, где жил единственный в то время в общине кузнец. Звали его Володя, возрастом чуть моложе меня. Кузнечное ремесло он освоил уже на земле обетованной. Он изготавливал очень качественные топоры для рубки домов. До приезда в общину Вячеслава Басова, он был, пожалуй, лучшим специалистом-кузнецом в этой области. Приехал я к нему, познакомился, объяснил свою нужду. К моему приезду Володя отнесся спокойно и … тут же взял с собой на заготовку дров. Целый день я честно пилил, колол и таскал ему дрова. На следующий день, мне пришлось поработать молотобойцем. Никакого электрического молота у Володи, естественно, не было, все делалось вручную. Молотобойцем я поработал дня три. Надо сказать, что это дело мне очень даже понравилось. Поскольку я был в самом начале своего пути ремесленника, то у меня еще не было ни к чему привязки. Я еще ничего не умел. И я стал подумывать, а не пойти ли мне в кузнецы. Кузнецом я так и не стал, но кое-какие резцы для себя сделал. Что-то получилось неправильно, но некоторые резцы служили потом мне всю мою долгую столярную карьеру. Возвращался в Качульку я в начале апреля. Решил срезать часть пути и пересечь реку Казыр, разделяющую Курагинский и Каратузский район, пешком по льду. Обычно в этих местах лед держится до середины апреля. Но зима в том году была мягкая, весна ранняя, и лед на реке к этому времени оказался очень тонким. Иду по реке. Чувствую, лед тонкий – словно колышется. Почти не дышу. Только когда миновал самый опасный участок, смог перевести дух. Дальше - легче. Но когда выбрался от заросшего лесом берега, между мной и деревней простиралась пашня, которую пересекали ручьи и речушки, наполненные талой водой. Отступать поздно, надо идти вперед. Три километра до деревни преодолевал часа два. Последнюю речку пришлось чуть ли не переплывать. Вода, как вы понимаете, талая, температура – чуть выше нуля. На улице тоже не очень жарко. В общем, когда добрался до дома, почти окоченел. Надо сказать, я легко отделался. Потому что лед на Казыре сошел днем позже. Повезло… Вы скажете самонадеянность? И я с вами искренне соглашусь. Оглядываясь назад, скажу, что тогда я мало чего боялся. Равно как и сотни приехавших со мной единоверцев. А чего нам боятся? Мы же избранные чада Бога! Учитель сказал, что без ведома Отца Небесного, ни один волос с головы верующего человека не упадет. Да вся природа за нас, вся вселенная! Поэтому, когда в Курагино подвыпивший хулиган приставил однажды к моему ребру нож, я скорее удивился, чем испугался. Многим повезло меньше чем мне. Кого-то зарубили топором. Кто-то утонул, переплывая летом Казыр, возвращаясь в Таята из Петропавловки вплавь. Наверное, этот парень хорошо плавал. Но река Казыр – горная река и вода в ней холодная даже летом. Один парень утонул в Тибер-куле, отправившись, подобно мне, с одного его берега на другой по тонкому апрельскому льду. Мой знакомый рассказывал, что, влекомый тягой к странствиям, он организовал зимний лыжный переход из Таят до Тибер-Куля. Решил поискать короткую дорогу. С ним пошли двое ребят из Волгограда, без какого-либо опыта выживания зимой в лесу. Ночевать они не собирались, поэтому бивуачное снаряжение с собой не взяли. Широкие лыжи были, кажется, только у него. Естественно они заблудились. Ночь. Тайга. Мороз. На троих один ватный спальник типа «смерть туриста». Жгли костры, грелись друг возле друга. Дождались утра. По собственной лыжне вернулись домой. Другой мой знакомый, живший в то время в Курятах, как-то январским вечером почувствовал неодолимый «зов сердца». Ему срочно захотелось быть в Гуляевке, таежной деревушке, находящейся от него на расстоянии тридцати километров заметенной снегом зимней дороги. Январь в тот год стоял студеный, мороз давил под сорок. Домашние стали уговаривать моего знакомого остаться до утра, что бы отправиться в путь засветло. Но он был неумолим… Нашли его под утро, недалеко от Гуляевки, замерзающего в снегу. Руки и ноги у него были отморожены. Парня срочно отправили в районную больницу, Выделили для этого транспорт. Самое интересное, что он отказался от какой бы то ни было медицинской помощи. Стоит над ним медсестра и уговаривает его: - у вас температура +42 градуса, вы же умрете! Вам лечиться надо! - для верующего человека это не страшно! Это вы, мясоеды, при сорока двух загибаетесь. У нас плоть по-другому устроена! Парня отправили обратно. Поселили его в нашей деревне, у престарелой женщины. Она терпеливо кормила и обстирывала его. Ее сын срочно попросил меня сделать для них форточку. В деревенских домах окна, как правило, глухие, комнаты не проветриваются. А вонь у них дома, из-за гниющих рук и ног, стояла жуткая. Полгода он гнил, отказываясь от помощи. Позже, все-таки, пальцы на обеих руках и на ноге у парня отрезали. Это потом он раскаивался в случившемся. Но тогда, когда я его встретил, придя ставить форточку, он был все еще воодушевлен, считал, что вот-вот пальцы у него заживут. Хотя на его черные костяшки с обрывками гниющей кожи смотреть было жутко… Последний случай, о котором хотел бы упомянуть, произошел много лет позже описываемых событий. В тайге возле деревни Таята потерялся восьмилетний мальчик. Пошел с родителями за черникой. Недалеко от стойбища поссорился со своим старшим братом. Обиделся на него, решил самостоятельно вернуться в деревню. В деревню он не вернулся – заблудился в тайге. Родители хватились не сразу, долгое время надеялись, что он спит где-то неподалеку. Искать стали поздно, время было упущено. Потом подняли по тревоги весь районный отдел ЧС и милицию. Искали мальчика недели три. Были мобилизованы десятки добровольцев. Но тщетно. Парень так и сгинул. Тайга шуток не понимает… ******************************************* Пора, пожалуй, коснуться нашего деревенского окружения. Деревня Качулька располагается в месте слияния двух больших сибирских рек Амыла и Казыра. Поэтому даже на самой крупной географической карте, даже на школьном глобусе ее можно найти. Места здесь очень интересные, можно сказать исторические. Они описаны в известной трилогии Черкасова «Хмель», «Конь рыжий» и «Черный тополь». По утверждению местных краеведов в романах Черкасова Качулька обозначается не иначе как Белая Елань. Так это или не так не знаю, но в деревне я не раз видел старинные иконы, книги, которым не одна сотня лет, старинные монеты. Природа здесь мягкая, суровая таежная зона начинается через тридцать километров выше в сторону Саян. А здесь растут в основном березы и осины. Широкие поля и луга во все стороны от деревни. Еще несколько десятков лет назад здесь располагалось еще множество деревень – Еловка, Сосновка, Пихтовка, Полуденовка, Хайбалык, Бургон, Копь. Сейчас от этих деревень остались одни названия. Это результат политики укрупнения деревень, проводимой в шестидесятые – семидесятые годы прошлого века. К моменту моего появления здесь развал хозяйства только начинался. Еще работал колхоз, еще сеялись и убирались поля, в колхозе еще была какая-то техника. Но уже были явно видны следы деградации. Помню, что меня поразило больше всего в первое время, так это очередь в магазин за водкой во время уборочной страды. Сентябрь, редкое для того года погожее утро, а мужикам не до этого. Они – в магазин. Разрушение хозяйства и деградация населения проходила на наших глазах. На моих глазах, в течение каких-нибудь нескольких лет зарастали поля лесом-молодняком, размывало дороги. Волки стали подходить почти к самой деревне. Но всего больнее было смотреть на деградацию населения. Водку в деревне сейчас почти не пьют. Пьют в лучшем случае самогон. А чаще – шандык. Шандык – это разбавленный до сорока градусов технический спирт. Дешево и сердито. В результате такого пития нормальный мужик помирает годам к сорока пяти – пятидесяти. Или слепнет. Хроническими алкоголиками парни становятся к шестнадцати годам. Девки от парней, как правило, не отстают. Заботливые родители стараются отправить своих детей отсюда куда угодно. Лишь бы подальше из деревни. Потому что не видят для них здесь будущего. Конечно, на этом фоне контингент вновь прибывших переселенцев выглядел довольно привлекательно. Не пьют, не курят, не матерятся. Работать, правда, не сильно хотят, но тут уж у всех свои причуды. Как я уже отмечал, у меня был конь, и на него нужно было заготавливать сено. Дело было новое, необычное. Многие заботы, которые решались местными крестьянами весьма просто, превращались для меня и моих товарищей в настоящую проблему. В то первое мое лето в Качульке я поступил в местную сельхоз академию. Я договорился с одним местным крестьянином о том, что мы будем совместно заготавливать сено. Этот крестьянин был личностью весьма колоритной. Звали его Тихон. Со своими родственниками он к этому времени переругался в хлам, поэтому ему нужны были помощники. Хитрец, балагур и матершинник. О себе он говорил так: «Да я по сельскому хозяйству в академии могу преподавать!» К тому же он был шорником, а всему, что было связано с коневодством, уделялось в общине пристальное внимание. Договорились мы с ним так. Мы вместе заготавливаем сено. У него был необходимый для этого инвентарь. А я должен обеспечивать каждый день покоса несколько человек помощников. За это мы получали столько сена, сколько нужно, на наших двух коней, которыми все пользовались. Работы было в то лето много. Работы необычной. Особенное удовольствие Тихону доставляла возможность при городских дамах рассказать анекдот с матом. Девушки краснели, а он смеялся. При всех своих сложностях он был настоящим работягой. Он часто говаривал, в ответ на мои изложения идей Виссариона: «Помогать надо тому, у кого спина мокрая!» В общем, я постигал крестьянские премудрости, а заодно знакомился с местным народом и окрестными местами. Надо сказать, что полученный в то первое лето опыт мне очень даже пригодился в дальнейшем. Среди виссарионовцев как-то не принято было общаться с местными, тем более чему-то у них учиться. Поэтому, когда спустя несколько лет мне пришлось участвовать в общинных покосах, я многое мог показать своим товарищам. Возвращаясь к моему наставнику Тихону, могу сказать, что кончил он не очень хорошо. Года три спустя, он распродал все свое имущество и переехал жить в райцентр, где постепенно стал угасать, попивая. Однажды зимой мы подобрали его пьяного и замерзающего в нашей деревне. Местные жители равнодушно проходили мимо него. Мы с другом посадили его к себе в машину. Нам стоило больших трудов пристроить его на ночлег. От него отказывались все – бывшая жена, дочь, друзья, родственники. Он уже никому не был нужен… Стоит описать контингент последователей учения Виссариона, который сложился в деревне Качулька на тот момент. Вообще люди, приехавшие в общину, по формальному признаку делятся на три категории. Первая категория – полные семьи, в которых есть оба супруга и дети. Вторая – одинокие мужчины, которые приехали сюда на время или на постоянное место жительства. Зачастую в миру (как здесь принято выражаться) у них остались жены и дети (дети, как правило, уже выросли). Эти последователи в основном оседали в районах крупных общинных строек, вблизи поселения на озере Тибер-Куль, где требовалась мужская сила. Третья категория – одинокие женщины, которые селились в отдаленных деревнях типа Качульки, в которых жизнь была спокойнее, и прожить было легче. Как правило, эти женщины имели внешний источник дохода (помощь супруга, который остался в городе, алименты, пенсии и т.п.). В Качульке, естественно, большинство составляли полные семьи и одинокие женщины, причем мужчин-последователей было мало. Так как каждая деревенская община несла определенную нагрузку участия в общинных стройках, на которые отправлялись практически только мужчины, то мужских рук в деревне всегда не хватало. Зачастую это приводило к конфликту внутри семей. Трудно одновременно содержать своих домочадцев и помогать одиноким женщинам, у которых всегда было много проблем в хозяйстве. (Вообще-то в деревне без мужских рук прожить невозможно). Так как в общине с самого начала декларировался отход от денежных отношений, то было не принято платить за помощь по хозяйству. Если мужчина занимался каким-нибудь ремеслом, то также на первых порах он стеснялся брать за свои изделия деньги, так как согласно философии Виссариона, мастер должен просто так отдавать плоды своих рук окружающим, не требуя взамен этого ничего. Это было терпимо, пока у людей оставался какие-то сбережения, но со временем люди стремительно нищали. К тому же, поскольку помощь шла как бы бесплатно, то она сильно не ценилась. Многие вещи и инструменты не береглись и поэтому ломались очень быстро. В результате, голод, нищета и связанные с этим напряженные отношения внутри семей становились в общине нормой. Не была исключением и наша семья. Лена требовала, чтобы я занимался только обеспечением нашей семьи, меня тянуло на общественные мероприятия, но совмещать общественное и личное было непросто. В последующие годы этот кризис внутри общины еще более обострился. Осенью 1995-го года я сложил с себя полномочия представителя деревни на Курагинском совете старост, и поэтому стал больше времени проводить дома. Отношения между нами с Леной теплее не стали, но они стали привычнее, стабильнее что ли. Я по-прежнему хотел переехать ближе к Тибер-Кулю, Лена по-прежнему хотела уехать из общины. Поэтому мы по-прежнему оставались в Качульке. А еще у на с росли дети. Дочери шел уже одиннадцатый год, и она осознанно принимала в наших конфликтах сторону матери. Мальчишки были еще маленькие и просто любили нас, а мы их. Я успокаивал себя мыслью о том, что я живу здесь ради детей, ради их будущего. Катаклизмов я все еще ждал, но всерьез начал заниматься столярным ремеслом, чтобы прокормить в условиях деревни семью. Наступил 1996 год.
Путник_2: Слушайте, ребята - это реально талантливо и супер интересно .
полная версия страницы